Неточные совпадения
— Я должен благодарить вас,
генерал, за ваше расположение. Вы приглашаете и вызываете меня словом ты на самую тесную дружбу, обязывая и меня также говорить вам ты. Но позвольте вам заметить, что я
помню различие наше в летах, совершенно препятствующее такому фамильярному между нами обращению.
— Петр Петрович! — закричала она, — защитите хоть вы! Внушите этой глупой твари, что не смеет она так обращаться с благородной дамой в несчастии, что на это есть суд… я к самому генерал-губернатору… Она ответит…
Помня хлеб-соль моего отца, защитите сирот.
— Именно тебя, — усмехнулся Ракитин. — Поспешаешь к отцу игумену. Знаю; у того стол. С самого того времени, как архиерея с
генералом Пахатовым принимал,
помнишь, такого стола еще не было. Я там не буду, а ты ступай, соусы подавай. Скажи ты мне, Алексей, одно: что сей сон значит? Я вот что хотел спросить.
Об этом Фигнере и Сеславине ходили целые легенды в Вятке. Он чудеса делал. Раз, не
помню по какому поводу, приезжал ли генерал-адъютант какой или министр, полицмейстеру хотелось показать, что он недаром носил уланский мундир и что кольнет шпорой не хуже другого свою лошадь. Для этого он адресовался с просьбой к одному из Машковцевых, богатых купцов того края, чтоб он ему дал свою серую дорогую верховую лошадь. Машковцев не дал.
Звезда, хотя бы и не особенно доброкачественная, считалась непременным условием генеральства, и я
помню действительного статского советника А., который терпел оттого, что имел только Анну на шее, вследствие чего ему подавали на званых обедах кушанье после других
генералов.
— Приятнее сидеть с бобами, чем на бобах, — пробормотал
генерал, — этим… каламбуром я возбудил восторг… в офицерском обществе… сорок четвертого… Тысяча… восемьсот… сорок четвертого года, да!.. Я не
помню… О, не напоминай, не напоминай! «Где моя юность, где моя свежесть!» Как вскричал… кто это вскричал, Коля?
— И Александра Михайловна с ними, о боже, какое несчастье! И вообразите, сударыня, всегда-то мне такое несчастие! Покорнейше прошу вас передать мой поклон, а Александре Михайловне, чтобы припомнили… одним словом, передайте им мое сердечное пожелание того, чего они сами себе желали в четверг, вечером, при звуках баллады Шопена; они
помнят… Мое сердечное пожелание!
Генерал Иволгин и князь Мышкин!
Покуда
генерал боролся с Анпетовым и
мнил на нем отомстить поражение старых порядков, Антон Стрелов распоряжался в имении полным господином.
Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его!..» Когда
генерал поворачивался в сторону Родиона Антоныча, он слегка наклонялся вперед и начинал улыбаться блудливой, жалкой улыбкой.
Помню я, был у нас генерал-лейтенант Львович, командир корпуса.
Если приведет Бог драться моему корпусу под моим начальством, — глаза
генерала заморгали и засветились слезами, — то
помните, капитан, первое опасное дело поручу вам.
Помню, в 1882 году я дал четверостишие для «Будильника» по поводу памятника Пушкину: на Тверском бульваре, по одну сторону памятника жил обер-полицмейстер
генерал Козлов, а по другую, тоже почти рядом, помещались «Московские ведомости» и квартира М.Н. Каткова...
— Ведь это он, — говорил
генерал, — вы изволите
помнить, ваше сиятельство, устроил в сухарную экспедицию засаду на выручке.
Сидел за столом —
помню еще, подавали его любимый киселек со сливками, — молчал-молчал да как вскочит: «Обижают меня, обижают!» — «Да чем же, говорю, тебя, Фома Фомич, обижают?» — «Вы теперь, говорит, мною пренебрегаете; вы
генералами теперь занимаетесь; вам теперь
генералы дороже меня!» Ну, разумеется, я теперь все это вкратце тебе передаю; так сказать, одну только сущность; но если бы ты знал, что он еще говорил… словом, потряс всю мою душу!
Мы были очень близко знакомы тогда с одним домом —
помнишь, Поль?
генерал Половицын…
Но он, наш
генерал, он, который
помнит все это в ином виде, когда эта «дурная болезнь», как мы это называем, еще робко кралась в Россию под контрабандными знаменами Герцена, но Герцен, помилуйте…
Это было последнее слово, которое я слышал от
генерала в его доме. Затем, по случаю наступивших сумерек, старик предложил мне пройтись, и мы с ним долго ходили, но я не
помню, что у нас за разговор шел в то время. В памяти у меня оставалось одно пугало «безнатурный дурак», угрожая которым, Перлов говорил не только без шутки и иронии, а даже с яростию, с непримиримою досадой и с горькою слезой на ресницах.
И поручики мои то же самое говорят, только у них это как-то ненатурально выходит: всё о каком-то
генерале без звезды
поминают и так и покатываются со смеху.
Галчиха. Да, да, сын, точно… Как его звали-то? Много у меня ребят-то было, много.
Генерала Быстрова
помните? Всех детей принимала.
Слово за слово,
генералы так обиделись, что прицепили палаши, взяли каски и ушли. Псокоп остался победителем, но поминовенная закуска расстроилась. Как ни упрашивал казначей-распорядитель еще и еще раз
помянуть покойного, строптивость Прокопа произвела свое действие. Чиновники боялись, что он начнет придираться и, пожалуй, даже не отступит перед словом"прохвосты". Мало-помалу зала пустела, и не более как через полчаса мы остались с Прокопом вдвоем.
Генерал при этом слегка отдулся; он тоже
помнил, чего и ему стоил этот материал: Татьяна Васильевна беспощадным образом гоняла его по книжным магазинам и ко всевозможным букинистам разыскивать и покупать старые, замаранные и каким-то погребом отзывающиеся книги, которые везя домой,
генерал обыкновенно думал: «Есть ли что хуже на свете этих bas bleux!.. [синих чулок!.. (франц.).] Лучше их всякая кокотка, всякая горничная, прачка!»
Тот,
помня золотой аксельбант
генерала, ответил ей суровым взглядом. Актриса поняла его и не повторила более своего желания, а чтобы занять себя чем-нибудь, она начала разговаривать с критиком, хоть и зла была на него до невероятности, так как он недавно обругал в газете ее бенефис — за пьесу и за исполнение.
Помню, когда отца несли, то играла музыка, на кладбище стреляли. Он был
генерал, командовал бригадой, между тем народу шло мало. Впрочем, был дождь тогда. Сильный дождь и снег.
— Ну и глупости! Это вы забываете, что папа был
генералом, а они прекрасно
помнят. Все-таки ваша правда: препротивные они люди.
«По возвращении от невзятия Азова, — пишет он, — с консилии
генералов указано мне к будущей войне делать галеи, для чего удобно
мню быть шхиптиммерманам (корабельным плотникам) всем от вас сюды: понеже они сие зимнее время туне будут препровождать, а здесь тем временем великую пользу к войне учинить; а корм и за труды заплата будет довольная, и ко времени отшествия кораблей (то есть ко времени открытия навигации в Архангельске) возвращены будут без задержания, и тем их обнадежь, и подводы дай, и на дорогу корм».
За столом французик тонировал необыкновенно; он со всеми небрежен и важен. А в Москве, я
помню, пускал мыльные пузыри. Он ужасно много говорил о финансах и о русской политике.
Генерал иногда осмеливался противоречить, но скромно, единственно настолько, чтоб не уронить окончательно своей важности.
И представьте себе,
генерал, медицина им поддакивает, — действительно подтверждает, что бывает такая болезнь, такое временное помешательство, когда человек почти ничего не
помнит, или полупомнит, или четверть
помнит.
Как сквозь сон
помню этот переход; пыль, поднимаемую обгонявшими нас на рысях казачьими полками, широкую степь, спускавшуюся к Дунаю, другой синевший берег которого мы увидели верст за пятнадцать; усталость, жару, свалку и драку у встретившегося нам уже под Зимницею колодца; грязный маленький городок, наполненный войсками, каких-то
генералов, махавших нам с балкона фуражками и кричавших «ура», на что мы отвечали тем же.
Не
помню, кем именно был затеян в это время спектакль, который надобно было дать в подмосковном селе Рожествене в день рождения московского военного генерал-губернатора князя Димитрия Владимировича Голицына.
— Не
помню, — да ведь еще раньше
генерал Дубельт говорил… Я читал об этом, а с графиней… не
помню… Все равно она была дура. Она мне долбила все про спасение, только мне спать захотелось, а ничего не понял.
—
Помяни, господи, царя Давыда и всю кротость его!.. — шептал струсивший миллионер. — Устрой, господи, в добрый час попасть к
генералу.
Вошел маленький, лысый старичок, повар
генерала Жукова, тот самый, у которого сгорела шапка. Он присел, послушал и тоже стал вспоминать и рассказывать разные истории. Николай, сидя на печи, свесив ноги, слушал и спрашивал все о кушаньях, какие готовили при господах. Говорили о битках, котлетах, разных супах, соусах, и повар, который тоже все хорошо
помнил, называл кушанья, каких нет теперь; было, например, кушанье, которое приготовлялось из бычьих глаз и называлось «поутру проснувшись».
— Резкий человек был, бесстрашной породы.
Генерал так даже позеленел и говорит ему: «Я вам, молодой человек, не сераскир! Не сераскир-с, а государя моего статский советник! Прошу не забывать-с…» Дмитрий Орестович повели этак плечом и говорят: «Ну, там какой бы ни было, а что напрасно беспокоитесь, это верно». И вышел, а
генерал повернулся ко мне: «
Помни, говорит, ты это: никогда я тебе этого не забуду, ни-ког-да-с…» Вот, милостивые господа, какова правда на свете… Студент нагрубил, а Кругликов отвечай!..
Генерал (Татьяне). Пошлите его ко мне, я буду в столовой пить чай с коньяком и с поручиком… х-хо-хо! (Оглядывается, прикрыв рот рукой.) Благодарю, поручик! У вас хорошая память, да! Это прекрасно! Офицер должен
помнить имя и лицо каждого солдата своей роты. Когда солдат рекрут, он хитрое животное, — хитрое, ленивое и глупое. Офицер влезает ему в душу и там все поворачивает по-своему, чтобы сделать из животного — человека, разумного и преданного долгу…
— А что ж! и прекрасно! может быть, и разгуляемся!
Генерал!
помнишь, ты ему обещал историю свою рассказать? Вот бы теперь — чего лучше! Господа! будем все просить
генерала!
Набрал сейчас мужичина дикой конопли, размочил в воде, поколотил,
помял — и к вечеру веревка была готова. Этою веревкою
генералы привязали мужичину к дереву, чтоб не убег, а сами легли спать.
…Да знаете ли вы, понимаете ли, что Пселдонимов будет детям своим
поминать, как сам
генерал пировал и даже пил на его свадьбе!
Глагольев 1. Да, он настаивал на обвинении…
Помню обоих, красных, клокочущих, свирепых… Крестьяне держали сторону
генерала, а мы, дворяне, сторону Василия Андреича… Мы пересилили, разумеется… (Смеется.) Ваш отец вызвал
генерала на дуэль,
генерал назвал его… извините, подлецом… Потеха была! Мы напоили после их пьяными и помирили… Нет ничего легче, как помирить русских людей… Добряк был ваш отец, доброе имел сердце…
— Ну уж так-с, — отвечал
генерал. — А впрочем, я не
помню, чтоб он называл себя Карташовым.
Сначала он страшно обрадовался, что его командируют к
генералу. Юноша
помнил прекрасно, что сарай, в котором он оставил раненую девушку, находился всего в какой-нибудь полуверсте от горы. Стало быть он, служа проводником командируемой туда батарее и доведя артиллеристов до холма, найдет возможность завернуть по дороге за дорогой раненой. И вот новое разочарование! Капитан Любавин требовал его обратно сюда. И впервые недоброе чувство шевельнулось на миг в сердце Игоря.
В Петербурге я не оставался равнодушным ко всему тому, что там исполнялось в течение сезона. Но, повторяю, тогдашние любители не шли дальше виртуозности игры и пения арий и романсов. Число тех, кто изучал теорию музыки, должно было сводиться к ничтожной кучке. Да я и не
помню имени ни одного известного профессора"генерал-баса", как тогда называли теорию музыки.
Я
помню сцену, когда один из студенческих вожаков, Н.Неклюдов (будущий шеф государственной полиции) догонял попечителя,
генерала Филипсона, во главе группы студентов, вступал с ним в переговоры и ставил свой ультиматум.
Барин принял его. Он вышел к Палтусову совершенно так же одетый, как и в тот раз, и так же попросил его во вторую комнату. Старик
помнил о его визите, опять сказал, что служил когда-то с одним Палтусовым. Про Долгушина осведомился в шутливом тоне, и когда Палтусов сообщил ему, что
генерал служит акцизным надзирателем на табачной фабрике, — выговорил...
Память, впрочем, стала изменять ему. Хорошо
помня и верно передавая давнее прошлое, он сбивался в изложении последних кампаний и забывал имена побежденных им
генералов.
—
Помните, — снова начал аббат, — что избрание вас в мужья дочери генерал-прокурора и фрейлины ее величества честь, от которой не отказался бы никто…
— Конечно, конечно, и кому же, как не тебе, генерал-инспектору всей пехоты, распоряжаться этим делом, я к тебе обратился, на тебя и полагаюсь; лучшего исполнителя и не найти, я
помню твою гатчинскую службу при покойном отце моем. Не правда ли, Алексей Федорович? — обратился государь к стоявшему в некотором отдалении князю Орлову.
Он
помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку;
помнил общее впечатление несчастий, страданий людей;
помнил тревожившее его любопытство офицеров,
генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и главное,
помнил свою неспособность мысли и чувства в то время.
Раз, что генерал-губернатор толкует свои права так ограниченно, Баранщикову нечего копаться в законах, а лучше прямо искать сочувствия и снисхождения у граждан Нижнего Новгорода, которые его знали и
помнили, и платили за него его недоимки.
— Не могу,
генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, — сказал государь и занес ногу в стремя.
Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не
помня себя от восторга, с толпою побежал зa ним.
Но отправляя его,
генерал,
поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтоб ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, отправляя его,
генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова.